Мы находимся в условиях жесткой конкуренции

— Вячеслав Владимирович, заметно, как к Бурятии изменилось отношение со стороны Федерации — поступает существенная финансовая помощь, проходят визиты VIP-персон. Но в Москве, в принципе, появилось понимание, зачем России нужна Бурятия, с точки зрения экономических и геополитических интересов страны?

— Есть абсолютное понимание специфики того, что Бурятия находится на границе. Ставятся вполне понятные экономические и геополитические задачи — изменить тенденции оттока населения, которые до этого присутствовали. Понятно, что такая территория, как Бурятия, богата природными ресурсами. Кроме того, имеются колоссальные источники пресной воды. Если не создать достойных условий, чтобы люди здесь остались и жили, то сюда зайдет кто-то другой, и мы не сможем управлять этими ресурсами.

Никогда прежде до программы развития Дальнего Востока и Забайкалья (ДВЗ) не разрабатывалось программ по макрорегиону. Причем это дорогостоящая программа. Только по Бурятии там 22 миллиарда рублей прописано. Это связано, в том числе, и со стремительными темпами развития Китая. Понятно, что жизнь у соседей будет улучшаться, поэтому мы должны обеспечить условия жизни на границе — не хуже, чем за ее пределами. Тогда никто не соберется никуда перемещаться.

Важно заметить, что нам не просто дают деньги. В программе ДВЗ есть четкие индикаторы, по которым мы и должны создать достойные условия жизни для населения. Пока у нас это получается.

— Сейчас, по прошествии двух лет Вашей работы в республике, какие провалы или недоработки Вы видите в двухсторонних отношениях Бурятии и Монголии? Что пока не получается?

— Я бы не стал говорить о каких-то конкретных провалах. Более того, есть динамика позитивных отношений. Но, может быть, не так быстро решаются поставленные вопросы. Но и это не является каким-то особым сдерживающим фактором.

Если хочешь развить экономические отношения, первыми должны идти в другую страну работники культуры. Они должны "взрыхлить почву". Должно быть обоюдное понимание культуры, языка и того, чего мы друг от друга хотим. И только потом уже строятся совместные экономические отношения.

У нас пока все двигается в том направлении, как мы и замыслили. Сегодня мы активно продвигаемся в Монголию с русским языком. В каждом аймаке преподают педагоги из Бурятии. Идет взаимный культурный обмен артистами. Пенсионеры активно ездят друг к другу в гости.

Пока, к сожалению, прямых экономических связей не так много. Их еще надо нащупать. Да, подписано соглашение между Улан-Баторской железной дорогой и ЛВРЗ, и уже отгружено на 10 с половиной миллионов рублей товарной продукции. Других подобных крупных связей пока нет. Хотя стоит отметить и поставку "Амтой" наших конфет, и "Макбур" отгружает макароны, сельчане поставляют элитные сорта семян, подписано соглашение о перегоне с нашей стороны оленей и яков, из Монголии к нам переправлена первая партия скота.

Экономические связи пока не носят массового характера: мы не можем похвастаться, что это миллиарды рублей товарообмена. Но лиха беда начало.

— Мы обречены сравнивать себя с Иркутской областью. Причем в последние годы взаимоотношения регионов носят все более конкурентный характер. Есть ли вообще возможность сближения позиций в бизнесе, экономике, лоббистских усилиях в Москве? Или нас объединяют только географическая близость и Байкал?

— Все субъекты Российской Федерации находятся в условиях жесткой конкуренции. Это надо признать и не строить иллюзий. Хотя иногда провозглашаются идеи, что можно перейти на условия кооперации: каждый, дескать, должен заниматься чем-то одним. Были вопросы: зачем вы хлеб в Бурятии выращиваете? В Алтайском крае урожай по 5 миллионов тонн зерна, а в Краснодаре вообще урожаи 30 центнеров с гектара, давайте мы его вам поставим, только у себя не выращивайте. Другие предлагают: мы вам всю механику завезем. Хорошо, говорю, но тогда что мы здесь делать будем, что производить? Откуда у людей деньги возьмутся, чтобы купить все необходимое?

Дело в том, что регионы конкурируют между собой, и каждый борется за свое население. Передо мной стоит задача, чтобы были рабочие места и люди получали достойную зарплату. Поэтому четкой кооперации и разделения никогда не будет.

Понятно, что границы открыты. Мы не можем запретить ввоз иркутского мяса или молока. Но мы будем конкурировать. Будем ставить новые технологии и добиваться качества и дешевизны. От этого выиграет население дважды. Первое — дешевые продукты. Второе — зарплата. Равно как и внутри республики районы тоже будут конкурировать. Мы также не сможем полностью развести районы на специализации.

Что касается объединения усилий регионов, то есть общие проблемы. Например, мы объединились с Иркутской областью, да и с Забайкальским краем, в решении вопроса создания единой авиационной компании. У каждого есть местные авиалинии, но они не сегодня-завтра прекратят летать. У каждого по одному-два самолета, что это за компании? Понимаем: нужно создавать мощную компанию, которая обновляла бы самолеты, покупала новые, прокладывала бы маршруты.

Кроме того, есть проект комплексного развития Забайкалья. Нам нужна общая инфраструктура, нам нужно построить общую Мокскую ГЭС. Она даст энергию Бурятии, югу Якутии, забайкальцам, иркутянам. Естественно, мы объединились вокруг этого проекта, поскольку он нам позволит развить географический "медвежий угол", который слаб у всех четырех субъектов. Также есть сквозные совместные проекты, например газификация. Понятно, что газ будет добываться в Иркутской области, но пройдет через все три байкальских субъекта. И с Газпромом легче решать вопросы, когда выступаем объединившись.

Поэтому конкуренция была и будет, но есть проекты, выгодные двум или трем субъектам, — тогда мы объединяемся. Но, повторю, мы никогда не согласимся стать лишь потребителями продукции других регионов.

— Если убрать протокольные заявления, то, кроме "Метрополя", других крупных компаний федерального масштаба в Бурятии не видно. Есть факторы, кроме экологии и энергетики, влияющие на слабую активность большого бизнеса в Бурятии?

— Хочу сказать, что у нас есть крупные федеральные компании — СУЭК, "Базовый элемент", "Норникель", ВСЖД, МРСК... Если говорить о новых компаниях, то не надо забывать о кризисе. Кризис ведь связан с перепроизводством. За счет кредитования потребительского рынка разогнали экономику и производили продукции больше, чем есть денег у населения. Закредитовали народ насколько возможно, потом хлопнулось все — выяснилось, что у людей столько денег нет, на сколько разогнали промышленность.

Пока промышленность не опустится до уровня доходов граждан, никакого подъема не будет. Потом вместе будем подниматься. Но что такое сокращение производства на данном этапе? Прежде всего сократилось потребление сырья, встало как вкопанное.

Бурятия — изученная территория: есть месторождения угля, золота, урана, вольфрама, меди. Они готовы для продажи, но мы, в связи с кризисом, не спешим. Рынок перенасыщен этими материальными ресурсами, и если даже кто-то придет и купит месторождение, то только для последующей перепродажи. Ни один инвестор сейчас туда вкладывать ничего не будет.

За бесценок продать, конечно, можно, но в результате ничего не получим. А самое главное — потом будем мучиться с вопросом, как отобрать все обратно. Мы внимательно отслеживаем финансовые и сырьевые рынки. Как только сырье начнет дорожать, то, значит, можно выставлять и наши месторождения. Тогда и придут новые крупные инвесторы, о которых вы говорили.

— В массовом сознании укоренилось, что за последние 15 лет Бурятия неэффективно рассталась почти со всеми своими ценными активами — ВСЖД, ЛВРЗ, авиазавод, энергетика, крупнейшие месторождения. Все уходит или в другие регионы, или напрямую в Москву. В самой Бурятии остается только мизерная часть налогов. Вы согласны с таким утверждением?

— Конечно, не согласен. Нам неважно, кто владеет предприятием и где живет сам собственник. Он может жить в Москве или на Кипре, важно, сколько и куда платит собственник. Хозяин предприятия получает ведь только дивиденды, они уходят акционерам, и в бюджет мы их все равно не получаем. А все остальные налоги четко распределены. Подоходный налог, налог с заработной платы остаются стопроцентно в Бурятии. Налог на имущество, землю — тоже. Налог на прибыль делится между государством и субъектом России.

Вот раньше была проблема, когда у всех регионов, включая Бурятию, были жалобы на крупные компании, которые консолидировали прибыль в головном офисе, и она уходила из субъекта. Но уже два года, как все нормализовалось. Была принята поправка к закону, и прибыль сейчас делится пропорционально численности работников. Допустим, у РЖД есть предприятия ЛВРЗ, кроме него в это акционерное общество входят иркутские, московские, дальневосточные предприятия и другие. Со всех предприятий РЖД получает прибыль, потом она делится ею с регионами пропорционально численности работников филиалов. Таким образом, ее величина, конечно, усредняется, зато мы получаем ее стабильно.

И даже иногда получается, что наше предприятие не совсем эффективно сработало, но прибыль в Бурятию в бюджет в виде налогов все равно придет. Или, наоборот, закрадывается крамольная мысль: наш филиал получил реально прибыли больше, чем досталось пропорционально количеству работников. Но нет ничего страшного, на будущий год вдруг предприятие чуть "просядет", а стабильный доход в бюджет Бурятия вновь получит.

Можно, конечно, цепляться за предприятие и отстаивать свою "самостийность" — "никому не дам, никого не пущу". Ну и будет тогда это предприятие на "два рубля" производить продукцию. Есть другой вариант: мы запустили инвестора и стали производить на два миллиона рублей, отсюда и налогов больше, и зарплата выше. Население от этого выигрывает, поэтому не надо бояться инвесторов, необходимо, наоборот, создавать условия для их прихода.

В общем, когда наши предприятия находятся в корпорациях, например, Ростехнологии или РЖД, или СУЭК, для нас это благо. Причем не надо забывать еще и об инерционности больших компаний. В случае кризиса наши предприятия сразу упасть или пропасть не могут.

— Ранее от правительства не раз слышались упреки местному бизнесу в отсутствии эффективных проектов и бизнес-планов, под которые правительство может оказать помощь. Бизнес в Бурятии стал умнее? Он способен к саморазвитию?

— Сказал бы по-другому: бизнес стал активнее. Предпринимательство сдерживалось в Бурятии, потому что в залог банку для кредита нечего было отдать. Не такой богатый у нас народ для установленных правил кредитования банками. Вы знаете, что разработана программа "Бизнес-старт", когда выдаем рискованный капитал без обязательств к возврату. Второй год подряд выделяем по сто миллионов рублей на эти цели. Кроме того, по линии Службы занятости выделяется по 72 тысячи рублей безработным людям для собственного дела. Очень востребованная форма...

Об активности бизнеса можно судить хотя бы по такому показателю, как темпы роста количества предприятий. В Томской области ежемесячно регистрируется 300 новых предприятий. У нас еще недавно появлялось всего 50, но сегодня мы дошли до уровня 198 регистрируемых предприятий. Активность начинает набирать обороты.

Я понимаю, что, как и во всем мире, примерно около 50 процентов вновь созданных предприятий не проживает и года. Но остальные-то остаются и дают рабочие места с налогами. Да и закрывшиеся тоже ведь не пропадают, они просто понимают, что не в тот бизнес влезли. Глядишь, перепрофилировались и через месяц вновь показались.

Ведь для бизнеса Бурятия остается благодатным краем. Мы все равно пока слабо развиты по сравнению с другими субъектами. Есть огромные ниши и спектр работы. Например, частная медицина у нас совсем не развита, аутсортинг бюджетных услуг не развит (государству максимально надо сбрасывать с себя эти услуги, и пусть бизнес зарабатывает, не наше это дело). На селе частный бизнес может развиваться очень хорошо, возможно, надо им создавать там отдельные преференции для объединения. Ведь личное подворное хозяйство развито, а частный бизнес с элементами технического оснащения с повышенной производительностью труда идет слабо.

В этом году мы провели полную ревизию законов для поддержки бизнеса Бурятии. Всего было около двадцати штук различных нормативных актов: они такие хаотичные были, и мы все их похоронили. Сделали всего два закона. Один — о преференциях со стороны бюджета и второй — о налоговых льготах. Более того, объединили их в одну книжку. Теперь предпринимателю надо полистать одну брошюру, чтобы все понять о механизмах помощи от республики для его развития.

Также создали сеть консалтинговых структур (в каждом районе по одной), где заработную плату консультантов привязали к количеству вновь созданных предприятий. Теперь они заинтересованы в оказании поддержки населению в создании бизнеса.

Но хочу все-таки сказать, что мы в начальной стадии. Говорить о каких-то серьезных успехах или победе еще рано.

— При всех правильных законах и постановлениях малый бизнес в Бурятии продолжает оставаться для чиновников или объектом раздражения (ходят, жалуются, просят), или объектом корыстных интересов. Особенно это касается низшего и среднего рядов бюрократии. Это менталитет, и нужно, чтобы сменились одно-два поколения на площади Советов? Или есть другие пути для изменения отношения к бизнесу в Бурятии?

— Уже понятно, что надо делать. Страна уже 10—15 лет работает с малым бизнесом, и в Бурятии тоже есть наработки. Нужно до конца реализовать две вещи. Причем одну мы уже реализовали.

Это выдача бюджетной поддержки бизнесу через коллегиальный орган, мы его назвали Координационный совет. В него ввели представителей общественности, депутатов, власти, бизнеса, правоохранительных органов. Договориться со всеми там нереально, дать взятки тоже всем невозможно. Да и люди там очень разные. Они между собой договориться не могут, поскольку идет ротация в Совете ежегодно. Таким образом, распределение бюджетных средств для бизнеса не идет по воле чиновника или президента. Я, например, не вижу этого бизнесмена, не вижу его бизнес-проект.

Второе. Самая коррупционная ниша, куда предприниматель попадал сразу, это открытие бизнеса. Пока пройдешь все согласования и получишь разрешения, столько денег оставишь... Об этом много и часто говорили. Поэтому мы создали многофункциональный центр, работающий по принципу "одного окна". Принцип очень простой: чиновников оттуда убрали вовсе.

Сегодня за регистрацию, перерегистрацию, открытие нового бизнеса или его расширение (кроме молочного, предприниматель, к примеру, мясным решил заняться) надо идти к обычному молодому человеку — клерку. У него есть регламент, он берет эти документы в руки и сам разносит по структурам. Дается три дня на рассмотрение заявки.

Не возникает, таким образом, никаких коррупционных связей. Чиновник, выполняющий работу, знает, что документы обратно возьмет клерк, с которого просить взятки бесполезно (он делает государеву работу). Бизнесмен, в свою очередь, не видит, как ходят по инстанциям его документы, у какого они чиновника. Даже если он захочет ускорить процесс путем дачи взятки, он не знает, к кому пойти. Таким образом мы разорвали порочный круг.

Беда в том, что такой Центр создан пока только в Улан-Удэ. Наша задача — сделать быстро подобную сеть в сельских районах республики.

Кроме того, сейчас идет ликвидация фирм-присосок у контролирующих органов. Это когда возле (условно) пожарных создается бизнес по продаже огнетушителей. И предприниматели вынуждены только у них закупать необходимый инвентарь. Или проведение различных экспертиз у фирм, близких к государственным. Подобных случаев было много, но там сейчас будет создаваться конкурентная среда.

— Есть еще большая сеть ГУПов и МУПов, работающих по такой же схеме...

— Что касается МУПов и ГУПов, то мы на сегодняшний день заказали работу, которая должна определить, нужны ли нам те или иные учреждения. Если эту работу на аутсортинге может делать честный бизнес, то мы должны установить регламент работ, цен и выставить на конкурс. Выиграют профессиональные компании, которым мы будем платить деньги.

Но, может быть, некоторые ГУПы необходимы, и они останутся, например те, которые определяют качество строящихся или ремонтируемых дорог. Хотя и здесь, я не уверен, может, надо передать это на конкурентный рынок. В общем, надо решить, что надо оставить, а что отдать бизнесу.

— В начале года Вы обозначили, что в республике присутствует кумовство. Но существует и даже культивируется тренд, что это традиции и даже фактор стабильности в регионе. Дескать, не надо "ворошить" элиты во избежание... Вы согласны хотя бы отчасти с такой позицией?

— Нет, конечно, не согласен. И в прошлый раз, и сейчас могу ответить, что кумовство — это главный враг развития любого субъекта. Человека надо принимать на работу по профессиональным качествам, а не родственной принадлежности. Если вместе родственников собрать, то дело страдает. Они, например, наказать друг друга не могут. Сам руководитель становится скованным в своих решениях.

Понятно, что клан давит на человека: "Вот ты стал начальником, ты давай помогай остальным нашим. Ты что там сидишь, зачем мы тебя туда направили?". Но действующий закон защищает и нас, и этого руководителя. Нельзя принимать родственников на работу, которые будут работать в прямом подчинении друг друга.

Я бы не стал говорить, что элита Бурятии сильно против политики неприятия кумовства. Мы сейчас расчистились, никакой прямой подчиненности нет. Могут, правда, муж и жена работать в органах власти, но они разнесены друг от друга специально, чтобы не было прямых контактов.

Кстати. У нас в этой связи особенно стало получаться, когда идею молодежного правительства раскрутили. Уже достаточно серьезно выросли молодые заместители министров. Я откровенно скажу, они часто дышат в затылки действующим министрам. Это заставляет руководителей серьезно работать и задумываться о своих успехах. И если министр начнет давать осечки, то его тут же обойдет молодой заместитель. И мы тогда выиграем вдвойне.